| Ale4ka |
Дата: Пятница, 16.12.2011, 21:42 | Сообщение #1 |
 Мечтательница
Сообщений: 1716
Статус: Offline | Название: Грязная любовь
Автор: Чебунетка
Оригинал: *****
Разрешение: получено
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Карл Хауэлл/Эмма Пилсберри.
Жанр: drama, non-kon
Статус: закончен
Дисклеймер: все права принадлежат создателям сериала Glee
Аннотация: о том, как тяжело переживается предательство близкого человека
Карла Хауэлла сложно назвать неудачником, но именно им он себя и ощущал, забирая вещи из квартиры, которая должна была стать их с Эммой домом. У него было всё: отличная работа, хорошая квартира, машина его юношеской мечты, много хороших друзей и обожание пациентов. Не было только той единственной, которую он искал всю свою жизнь. В старшей школе он встречался с Кристиной Майерс, которая была тогда капитаном команды черлидеров, но уже в те годы он понимал, что это отношения просто для того, чтобы были. После школы он уехал учиться в колледж в Колорадо, но и там не встретил девушку, которая заставила бы его сердце биться быстрее. Проблем со вниманием противоположного пола у него никогда не было, но все его отношения оказывались мимолётными, пустыми.
Получив диплом, он не спешил возвращаться домой. Карл исколесил весь мир, соглашаясь на все конференции, куда бы его ни отправляли с очередного места работы. Везде ему были рады, никто не мог устоять перед его очаровательной улыбкой. Он вскружил головы многим девушкам, но ни одна не могла сделать того же.
Наверное, поэтому, он, спустя годы, вернулся домой. В маленький городок, где его ничто не ждало и где душил сам воздух. Он открыл небольшую стоматологическую клинику и самозабвенно отдался этому делу. Карл уже и не надеялся ни на что, когда однажды в его кресло легла милая, славная девушка, зубы которой были в удивительном порядке.
Кажется, тогда он даже перестал дышать, а его сердце забыло, как нужно правильно биться. Эмма была девушкой его мечты, хотя он никогда не представлял, как та должна выглядеть. Её рыжие локоны нежно обрамляли миловидное личико, взгляд дарил надежду, а губы изгибались в очаровательной улыбке. И, лишь увидев её, переступившую порог его кабинета, он понял, что впервые в жизни влюбился. Он заворожено следил, как она тщательно протирает и без того стерильное кресло, прежде чем сесть в него. Она смущенно улыбалась и говорила, что её бывший дантист отказался ждать по полчаса, пока она выполнит эту процедуру. А он восхищался каждой линией её идеального тела.
Роман захватил его с головой, он думал об Эмме каждую минуту своей жизни, видел её во снах, жил ею. И не было на свете счастливее человека, когда она сказала заветное «да» на их свадьбе. Тогда он был настолько же счастлив, насколько разбит сейчас. На самом деле, он мог мириться с тем, что она отказывает ему в интимной близости, с учётом того, насколько близки они были во всех остальных аспектах. Но слышать, что она до сих пор любит Шустера, – невыносимо.
В тот день, когда все для них закончилось, Карл вышел из их несостоявшегося дома и мельком отметил, что трава выглядит уныло, солнце не светит в полную силу, а воздух отдаёт какой-то гнилью. В следующие дни, недели, месяцы его можно было бы сравнить с сомнамбулой, если бы те могли что-то чувствовать. Он же находился в вечной агонии, проходил новый круг ада, делая очередной вдох. Он не мог спать, вся еда отдавала отвратительным привкусом тухлятины. Иногда ему казалось, что это он сам гниёт. Изнутри. Он корил себя за то, что не может отпустить своего ангела. Винил себя за часы, проведённые в наблюдении за их домом, где она коротала одинокие вечера. Каждый раз он боялся увидеть, что она придёт не одна, что приведёт другого мужчину туда, где они с ней строили когда-то свое будущее. Он боялся и ждал. Он не верил, что кто-то может устоять перед столь прекрасной женщиной, как его Эмма.
Но его опасения не оправдывались. Хотя это не приносило облегчения, лишь раздразнивало его. Он всё чаще стал думать о том, чего лишился. У них могли бы быть послушные дети, дружная семья, уютный дом, пара больших, лохматых собак, вечера у камина. Они могли бы быть идеальной семьёй. Но, главное, он бы мог любить её, свою прекрасную Эмму. Любить её восхитительное тело, обожать её чистейшую душу. Быть с ней единым целым. Всё это могло бы стать их будущим, если бы она не была до сих пор влюблена в этого невежественного, подлого учителишку.
Карл понял, что его жизнь идёт под откос, когда однажды осознал себя сидящим в машине напротив их бывшего дома. Эмма готовила на завтра обед, а он смотрел на порханье её маленьких ручек и жевал плесневелый гамбургер. Прошло уже больше полугода, а он так и не смог не то, что забыть её, – даже попытаться начать свою собственную жизнь без неё. Друзей он всех растерял, клинику привёл в упадок. Ничто больше не заботит его, кроме тех бесконечно коротких часов, которые он наблюдает за Эммой сквозь кристально чистое стекло. Кажется, в это время боль в его груди немного утихает, уступая место тому щемящему чувству любви, что он испытывает с их первой встречи.
Она просила его вернуться, но это было давным-давно. Он не смог тогда. Впрочем, Карл не уверен, что сможет сейчас. Невозможно склеить разбитое зеркало. А даже если и попытаться, то мелкие осколки всё равно будут пропущены, а паутина трещин останется вечным напоминанием о произошедшем.
Он протянул руку и коснулся кончиками пальцев окна машины, пытаясь дотянуться до своей бывшей жены.
– Эмма… я не могу без тебя.
Хотелось бы верить, что ей без него тоже плохо, но он видит, что это не так. Лишь иногда она замирает с какой-то безделушкой в руках, которая напоминает ей о проведённом с Карлом времени, и смотрит на неё печально. Лишь несколько секунд, во время которых он чувствует ликование. Как тогда, когда ему удавалось отвоевать хоть немножечко Эммы у её болезни. Тогда он чувствовал гордость и счастье от осознания того, что она исцеляется рядом с ним. Но сейчас все его заслуги пошли прахом. Кажется, ей даже стало хуже. Он смотрит, как Эмма проводит часы, очищая дом от невидимых пылинок, и безумно хочет подойти к ней, обнять, зарыться носом в волосы и вдохнуть запах шампуня, который почему-то отдаёт медью.
Можно ли назвать его сломленный дух, потерянную веру в будущее и покалеченную душу оправданием тому, что он решил в этот миг? Нет. Даже он сам не пытался найти себе оправданий. Просто он понял в этот момент, что не может иначе. Что без этого его жизнь будет скатываться всё ниже и ниже.
Карл завёл машину и отъехал с привычного места как раз в тот момент, когда Эмма обернулась в его сторону. Ей вдруг стало тревожно. Это чувство настолько терзало её, что она даже подняла трубку, чтобы позвонить Уиллу, но передумала в последний момент. Не стоит беспокоить его по мелочам.
В следующий раз Эмма и Карл встретились через неделю. Эмма невольно отметила, что её бывший муж выглядит вполне счастливым и светящимся тем светом, что и обычно, не зная, что он такой лишь для неё. Он пригласил её поужинать в маленьком тихом ресторанчике, чтобы помириться и забыть прошлые обиды. Она очень обрадовалась этому. Оказывается, их не сложившиеся отношения грузом вины сдавливали её хрупкие плечи всё это время.
Они вспоминали, как весело проводили время, как хорошо им было. И Эмма чувствовала себя так, словно не было этих мучительных месяцев, и они снова прекрасно ладят. Наверное, поэтому она даже не заметила, как перебрала с вином, а потом в какой-то момент почувствовала, что проваливается в беспамятство. Вот они сидят с Карлом за столом и вспоминают рок-фестиваль, на который он возил её во время медового месяца, и уже в следующую секунду они идут к его машине, а он говорит, что ей лучше ехать с ним. Она соглашается, ведь вести автомобиль в таком состоянии нельзя, но потом осознаёт себя плачущей и извиняющейся перед ним. Его пальцы крепко сжимают руль и даже вроде посинели, но он улыбается и успокаивает её. А потом он даёт ей попить воды, и она совсем теряется в темноте.
***
– Эмма, – зовёт он своего ангела. – Эмма…
Повторять её имя – сладко. Звать её из сна – упоительно. Ему даже кажется, что они в старых добрых временах, когда он вставал раньше неё, чтобы приготовить завтрак, а потом будил поцелуем и тихим шёпотом.
Карл целует её веснушчатое плечо, каждую рыжую отметинку на её молочной коже. Он гладит нежную шею, приподнимает за подбородок её голову.
– Дорогая, пора просыпаться.
Он смотрит, как вздрагивают её тёмные, почти чёрные реснички. С восторгом наблюдает, как трепещут её тонкие веки. Карл стоит на коленях перед своим божеством, боясь даже дышать. Пока она промаргивается, он заворожено и преданно ждёт. Кажется, она хочет что-то сказать, но Карл боялся, что она скажет что-нибудь лишнее, и завязал ей рот. Эмма мычит что-то, и Карл улыбается.
– Любимая, прости за маленький беспорядок, знаешь, мне некогда было прибираться.
Только после этих слов она оглядывается в тёмной комнате, освещенной лишь светильником у кровати. Эмма как-то обречённо, а может, и испуганно, мычит. Карл вполне понимает почему, ведь он не убирался в своей съёмной квартире с тех пор, как въехал. В углах стоят не распакованные коробки с его одеждой, с потолка свисает паутина, сплетённая пауком, который сбежал из этого бедлама, наверное, месяца три тому назад.
Её ноздрей достигает запах этой квартиры, и она бледнеет. Затхлый душок нежилого жилища смешивается со смрадом гниющей рыбы. Она замечает на полу кусок чего-то недоеденного и уроненного уже так давно, что оно подсохло и покрылось пылью. Эмма приподнимает ноги, чтобы не касаться этого пола ногами и с ужасом понимает, что на ней нет даже туфлей. До нее доходит, что она сидит на стуле, крепко связанная. Её пробивает мелкая дрожь, поднимающаяся от легких. Эмма зажмуривается, но это не помогает спастись от гнетущего ощущения грязи вокруг.
– Понимаешь, это всё не имело смысла. Каждый раз, когда я брал в руки тряпку или пылесос, я вспоминал тебя, и мне становилось так тоскливо и одиноко, что я задыхался. Мне даже подумать о том, что я тебя больше не увижу, было больно.
Карл кладет руки на её округлые коленки, продолжая рассматривать Эмму, словно впервые увидел. Он плотно связал свою бывшую жену, словно она могла снова от него сбежать. Опять пережить этого он бы уже не смог. Он и сейчас находится на той грани, когда дальше дорога только в дьявольскую утробу. Но есть одно дело, которое он не может оставить незаконченным.
Он мягко скользит пальцами по её шее, трогательным ключицам. Его захлестывает неземное чувство любви. Он наполняется светом, чувствует лёгкость.
– Один день, слышишь? Подари мне один день, и я никогда больше не появлюсь в твоей жизни.
Он говорит уверенно. Словно сможет жить без неё. А вовсе не потому, что уже знает, что завтра для него не настанет никогда. Если она и простит его когда-нибудь за то, что он хочет сделать, то сам он никогда не сможет смириться с этим. Мироздание спросило его о том, чего он хочет больше всего на свете. Карл отводит мягкие пряди, приподнимается и прикусывает кожу на основании шеи, не видя, как зажмуривается Эмма, как текут слёзы по её щекам.
Он ответил мирозданию, что хочет ту единственную женщину, которая стала его миром.
– Знаешь, я хотел, чтобы ты была единственной в моей жизни, и так оно и получилось. Но ещё я хотел сам быть единственным в твоей жизни. Почему, Эмма? Чем я хуже него?
Карл гладит её затылок, прихватывает пару прядей и тянет на себя, заставляя её открыть глаза.
– Почему? Я мало любил тебя? Я недостаточно давал тебе? Я ведь весь мир готов был положить к твоим ногам.
Но она не отвечает, даже не пытается, лишь испуганно смотрит на него, не понимая, как так сложилось, что она сидит в грязной, замусоренной комнате на липковатом стуле и не может пошевелиться. Лишь мысль, что она касается грязной поверхности не кожей, а платьем не даёт ей расплакаться в голос от неприятного ощущения, терзающего её изнутри.
Она смотрит в глаза своему бывшему мужу, и ей становится дурно от той всеобъемлющей любви, что плескается там. Эмма отводит взгляд и замечает в углу большую мягкую игрушку. Когда-то это было пингвином, трофеем, который она выиграла на заезжей ярмарке. Она вспоминает, как радовалась этой игрушке, этой ярмарке, тому, что она там с ним, с Карлом. Они были счастливы тогда.
Сейчас же пингвин замусолен, из швов выглядывает вата, а глаза оторваны. Эмма невольно думает, что он, как ничто другое, точно, отображает сейчас их бывшую любовь. Слепое, истерзанное, несчастное чувство. Но даже эта отвратительная мысль не дает ей отвлечься от приступов дурноты, которые она испытывает, находясь в этом помещении. Ей тяжело дышать, но не от смрадного запаха, а от мысли, что она дышит пылью, омертвевшими клетками. Она чувствует, что при каждом вдохе в её лёгких оседает всё это, она почти натурально видит этот процесс.
Карл внимательно вглядывается в заплаканное лицо, которое помнит до последней чёрточки.
– Ты хоть понимаешь, как это больно? Я ведь люблю тебя. Я любил тебя каждую секунду своей жалкой жизни. Даже не зная тебя, я ждал, понимая, что ты есть. Я так долго искал тебя, что, обретя, готов был разорваться от распиравшего меня счастья. Почему ты не могла чувствовать того же?
Она поводит головой из стороны в сторону. Карл хмурится. Даже без слов она напоминает о том, что любит, очень сильно любит, но не его. Он широко размахивается и наотмашь убьет её по лицу тыльной стороной ладони.
– Не думай о нём сейчас! Хотя бы сейчас думай только обо мне!
Но в её глазах, полных страха перед Карлом, он всё равно видит надежду. Глупую, беспечную надежду на то, что сильный и смелый Уилл придёт и спасёт её. Карл уже не замечает струйки крови из уголка её рта от прокушенной губы. Кажется, он вообще ничего не замечает, отключившись. В нём пылает страшная, неподконтрольная ярость. Ревность чёрной пеленой застилает глаза. Грудь разрывается от бессилия и злобы. Словно в его грудной клетке поселился зверь, пытающийся вырваться наружу.
Карл приходит в себя лишь несколько минут спустя и отшатывается от Эммы так резко, что даже врезается спиной в стену. В её глазах больше нет надежды. Лишь боль и смирение со своей участью.
Он кидается перед ней на колени.
– Прости меня, пожалуйста, я сам не знаю что творю. Я не хотел этого делать. Но как только я думаю, что ты… что он смел прикасаться к тебе!
Карл заискивающе смотрит ей в глаза.
– Ведь у вас ничего не было, верно? Он же не посмел трогать мою крошку?
Хауэлл опускает взгляд на её белоснежные колени. Разве хоть один мужчина имеет право трогать это совершенство? Дрожащей рукой он касается её бедра, проводит рукой вверх.
– Ведь не было же? – бормочет он себе под нос. – Прости меня, малышка…
Он отвязывает девушку от стула. Обрадовавшаяся было Эмма, понимает, что её руки всё ещё связаны. Она начинает брыкаться, пытаясь вырваться, но мужчина, конечно же, оказывается сильнее. Он несет своё сокровище к кровати.
– Я покажу тебе всю полноту моей любви.
Он гладит её высокий взмокший лоб.
– Как же ты прекрасна…
Карл опускает свою драгоценную ношу на кровать и ложится сверху, чтобы она не вырвалась, но Эмма уже и не пытается, кажется, смирившись. Она даже не замечает облачка пыли, поднявшегося от кровати. Девушка закрывает глаза, словно отказываясь видеть, во что превратился тот, кто был ей так дорог.
Она пытается отвлечься, сосредоточиться на чем-то ещё, кроме боли, разрывавшей её. Эмма чувствует, как стягивает её кожу подсыхающая кровь на подбородке и шее. Она ощущает тупую боль в висках, ноющую – в скулах. Каждая клеточка её тела бьется в агонии от ощущения контакта с чем-то столь мерзким.
А он заводит её руки вверх, к спинке кровати и привязывает к торчащей там верёвке. В нём плещется невыразимая нежность, когда он смотрит на трогательные тоненькие пальчики. Он обводит поцелуями каждый изящный сустав, спускается к запястьям. Карл целует каждый дюйм её тела, спускаясь к стройным умопомрачительным ногам. Он хотел привязать и их, но, не видя сопротивления, не стал.
Вместо этого он проводит вверх по бедрам, талии, рёбрам, оголяя её тело, скомкивая платье у её связанных запястий. Дрожь охватывает всё его естество. Никогда в жизни он не видел чего-то столь совершенного. Даже когда они вечерами лежали в кровати, обнимаясь, она была в сорочке, не позволяющей видеть её восхитительное тело. Ни одно произведение искусства не может сравниться для него с этим совершенством. Плавные изгибы, сквозящая трепетность в каждом сантиметре её тела сводят с ума истосковавшегося по женщине мужчину.
– Ты восхитительна, – шепчет он.
Горячее, жгучее нетерпение заполняет все его мысли, не оставляя места чему-либо ещё. Он зарывается носом в изгиб её локтя, вдыхая любимый запах. Воздух вокруг тяжелеет, наполняется ядовитым ароматом желания.
Карл ласкает любимое тело с трепетом первооткрывателя. Ему впервые дозволенно коснуться этой упругой груди. Он нежно обхватывает её ладонью, чуть сжимает, проводит большим пальцем по соску, ощущая его и сквозь тонкую материю лифчика. Карл проходится по этому месту языком, оставляя влажный след. Эмма всхлипывает, но он даже не поднимает головы, увлечённый изучением того, что давно принадлежит ему.
Эмме не противны прикосновения Карла, она давно привыкла к ним, даже интимность, которой раньше не было и в помине, не пугает её, но девушка всё равно плачет, не переставая. Сама ситуация, в которую они попали, становится, кажется, неизбежной. Патовой. Это неприятно, страшно, ужасно. Хуже всего то, что всё могло бы быть иначе, лучше. Насилие могло бы быть актом любви. И Эмма плачет о том, что не в её силах что-либо изменить.
Карл нетерпеливо расстегивает лиф и дергает его выше, к скомкавшемуся платью. Завороженный, он смотрит на судорожно вздымающуюся грудь и не может отвести взгляда. Ему открывается чистейшая красота без каких-либо примесей. Идеал всего сущего. Возбуждение застилает его уши шумом крови, заглушая всё вокруг. Взорвись в метре от него атомная бомба, он не заметит.
Карл лижет нежную кожу. Сердце колотится у него где-то между ключиц. Он тычется носом Эмме под грудь. Нежное благоуханье пьянит, очаровывает. С трепетом он целует её грудь, рёбра, плоский живот, вылизывает трогательный пупок, лаская руками полные, горячие бёдра. Его трясет от мысли, что он может, наконец-то может делать то, чего так долго вожделел.
Когда он касается языком внутренней стороны её бедра, он слышит, что Эмма пытается что-то сказать. Она бьется в его руках, но он держит её крепко.
Карл любовно касается её малых губ, лижет между ними, чуть заметно прикусывает нежную плоть. Эмма затихает. Он сосредоточенно ласкает её промежность языком. Вкус его женщины здесь – самый насыщенный.
Эмму трясет от омерзения к нему, к себе, к своему телу. Она уже не может плакать, обессиленная, замученная. Отстраниться от ощущений не получается, и она с каждым прикосновением ощущает всё большее и большее отвращение. Ни о каком возбуждении, разумеется, и речи нет. Ей кажется, что она сейчас задохнётся от пыли вокруг неё, что она сейчас утонет в этом грязном грехопадении.
Порывшись в кармане брюк, Карл достает небольшой тюбик и судорожно, спешно раздевается. Он уже возбуждён до предела и единственное, чего он хочет – слиться воедино со своей любовью.
Карл выдавливает прохладный гель из тюбика на пальцы, на миг замирая. Сам он горит каждой клеткой настолько, что даже забывает, что существует что-то столь холодное. Он проводит указательным и средним пальцами по уязвимой плоти Эммы, лаская, а потом вводит их, замерев. По его виску стекает капля пота. Единственным чудом всего мира ему кажется то, что представляет собой Эмма.
Он торопливо смазывает её, потом выдавливает гель прямо себе на член, надеясь охладиться и не кончить, едва войдя в неё. Она не желает его, но он без неё не может существовать. Карл ложится на мягкое тело под ним, утыкается носом ей в волосы. Он чувствует её всей кожей. Так близко, как никогда. Это непередаваемое ощущение эйфории и он хочет продлить его, но возбуждение, скопившееся целиком в его напряженном члене, требует действий. Он приподнимает её ноги, придерживая за бёдра, и входит одним рывком. Чувствует, как она становится женщиной, по-настоящему становится женщиной. И это он, именно он делает это.
Эмма дёргается под ним, пытаясь соскользнуть, освободиться, но он держит намертво. Карл утыкается лбом ей в плечо и начинает двигаться в хаотичном ритме его желания. Он что-то горячечно шепчет ей. Кажется, про то, какая она восхитительная, хрупкая, узкая. А она кричит. Кричит от боли, от обиды, от ощущения бессилия, но он не слышит её. Но не потому, что звук приглушён кляпом, а потому, что он настолько поглощён ею, что даже не способен воспринимать что-либо ещё.
Эмма перестаёт дёргаться и замирает, закусив губу. Нескончаемые для неё, секунды кончаются слишком быстро для него, и Карл вздрагивает всем телом, достигая оргазма. Он изливается в неё. Все месяцы ожидания отпускают его, и он расслабляется. Его, наконец, тянет в сон, но он не позволяет себе этого.
Карл ласково целует нежную кожу, не оставляя без внимания ни миллиметра её тела.
Наверное, где-то в этот момент Эмма отключается от реальности. Ей уже всё равно. Не то, что бы её мир рухнул или что-то в этом духе, но она не замечает ни семени внутри неё, ни пыльного одеяла под спиной, ни мужчину, лелеющего её тело. Она не замечает, как он берёт её вновь, как что-то говорит. Она сосредотачивается на прокушенной губе, на саднящем синяке вокруг глаза, на ссадине на скуле. Что угодно, лишь бы не погрузиться с головой в ненависть к тому, кто был когда-то бесконечно дорог ей.
Потом он будет сидеть в комнате, слушать биение своего сердца и не верить, что смог так поступить со своей женщиной. Он перестал существовать уже давно. Ещё когда услышал тот страшный вывод незнакомой блондинки. От Карла Хауэлла осталась лишь пустая оболочка, в которой живет только страшное, жуткое чувство безответной любви.
А Эмма в это время будет бродить по улицам Лимы в смятом платье, не в силах найти дорогу домой. И выйдет к небольшому собор с кованной оградой и каменным крыльцом. Она обессилено опустится на холодные ступени и невидяще посмотрит на смутные тени рассвета.
Любовь – коварная штука. Она сломала что-то, что могло бы быть превосходным во всем. Её любовь сломала их отношения, убив то, кем был Карл Хауэлл. Его любовь сломала то, кем была Эмма Пилсберри, взамен родив в ней что-то новое, ещё непонятное, но уже непоправимое.
|
| |
| |
