Название: Елочные огни
Автор: Анна Швеллер
Фандом: Glee
Пейринг: Карофски/Курт
Рейтинг: R
Warning: dub-con, OOC, мат
Жанр: PWP
Написано на GleeFest по заявке
Disclaimer: герои мне не принадлежат, из их использования не извлекаю коммерческой выгоды
Размещение только с разрешения автора

Когда родители Бриттани уехали на праздники в Европу, она устроила в своем доме пышную новогоднюю вечеринку. Обычно Курта они не привлекали: пестрое сборище спортсменов, болельщиц, популярных студентов и странных персонажей, неизвестно как там оказавшихся, много выпивки, ужасная музыка, беспорядочный секс и никакого шика. Но на этот раз он согласился прийти. Ему хотелось развеяться и отвлечься от мыслей о Блейне, который в последнее время будто играл с ним, как кошка с мышкой – то привлекал к себе, то вновь отталкивал, или о Карофски, о котором он вообще думать не должен…
На вечеринке оказалось совсем неплохо. Бриттани совершила набег на бар отца, и Курт соорудил себе пару коктейлей с сухим мартини. К тому же там собрался почти весь гли-клуб, кроме Мерседес, которой не было в городе, и Рейчел, которая страдала в одиночестве у себя дома, переживая разрыв с Финном. Тот сначала присматривал за Куртом со всей братской строгостью, но потом они с Паком так залились выпивкой, что им уже не было до него дела, и кажется, Сантана и еще одна болельщица потащили их на второй этаж. Курт даже думать об этом не хотел. Он немного потанцевал с Бриттани и Тиной, потом снова сидел на диване, попивая коктейль, пока в голове не образовалась приятная легкость, но вскоре громкая музыка и смех начали утомлять. Курту хотелось немного отдохнуть от людей и побыть наедине, поэтому поставив недопитый бокал на журнальный столик, он выскользнул из гостиной и решил уединиться в кабинете отца Бриттани. В первый раз она привела его туда год назад, чтобы показать «книжку с голыми мужиками», которая оказалось иллюстрированной энциклопедией античной скульптуры и живописи. Курту так понравился этот кабинет, обставленный в классическом стиле – массивная темная мебель, стены, отделанные лаковыми панелями, плотный ковер с коротким ворсом, камин, сложенный из камня и инкрустированный мрамором, антикварные кофейный столик, часы, картины – и с тех пор, когда родителей Бриттани не было дома, они постоянно забирались сюда. Курт прикрыл за собой дверь, отрезавшую все звуки дома, и прислонился к ней спиной, закрывая глаза и наслаждаясь тишиной.
В кабинете было темно, только в окно пробивался тусклый свет фонаря, висящего на крыльце. У камина Курт заметил силуэт невысокой елки и улыбнулся. Ему захотелось зажечь ее, чтобы полюбоваться огоньками. Он обошел кресло, стоящее перед камином, и воткнул вилку в розетку. Гирлянда замигала красными и желтыми огнями. Курт улыбнулся, а потом услышал за спиной какой-то шорох. Он медленно повернулся и застыл от ужаса. Убрав руку от лица, точно с таким же испугом из кресла на него смотрел Дэйв Карофски.
Уходя в Далтон, Курт почему-то был уверен, что они еще встретятся, представлял эту встречу с трепетом, гадая, какой она может быть, и знал, что в любом случае из нее не выйдет ничего хорошего. Но совершенно не был готов к тому, что все случится так неожиданно.
Он должен был что-то сделать, должен уйти или что-то сказать. Но ноги стали ватными, а язык будто прилип к нёбу. Наконец Карофски заговорил:
– Что ты здесь делаешь, Хаммел? – он был обескуражен ничуть не меньше, чем Курт.
– Меня пригласила Бриттани, – высоким голосом произнес Курт, а потом собрался и чуть строже добавил: – Это ты что здесь делаешь?
– Меня тоже пригласил… кто-то…
Курт нахмурился. Вот потому ему и не нравились вечеринки Бриттани – она собирала всех подряд, и ты вполне вероятно мог оказаться в плохой компании.
Они несколько секунд изучающее разглядывали друг друга. Вдруг Карофски резко поднялся с кресла, и Курт невольно отступил назад. В спину что-то кольнуло, он оглянулся и понял, что отходить больше некуда: он уперся в елку, сминая кончик ветки.
Изумление на лице Карофски начало постепенно сменяться гневом, он нахмурил брови и сузил глаза.
– Зачем ты здесь, Хаммел? Ты специально сюда пришел, чтобы меня доставать? – яростно проговорил он.
– Что? Да я вообще о тебе не думал! – фыркнул Курт. – Меня друзья пригласили на вечеринку. Но если бы знал, что ты здесь, ни за что бы не пришел!
Он задрал подбородок и собирался с гордым видом пройти мимо, но внезапно Карофски схватил его за руку.
– Зачем ты пришел? – громко прошептал он.
– Пусти меня, – потребовал Курт, но хватка чуть повыше его локтя стала только крепче. – Ты пьян?
– Я выпил только полбутылки пива, – сказал Карофски, пристально глядя в лицо Курта.
Тот смотрел на него со смесью ужаса и злости.
– Отпусти меня, – снова велел он, дернув рукой.
Карофски расслабил пальцы, но когда Курт попытался протиснуться мимо, снова схватил его за плечи теперь уже двумя руками. Волна паники накрыла Курта.
– Пусти или я закричу.
– Кричи, – проговорил Карофски, продолжая разглядывать его.
От этого странного взгляда по позвоночнику прошел холодок. Курт снова вспомнил, почему же так боялся Карофски, в безопасном Далтоне эти эмоции немного притупились, а теперь с новой силой его настигли – он был беспомощен и парализован, как кролик перед удавом, он не мог двигаться, не мог кричать, но даже если бы заорал во всю глотку, никто из танцующей под громкую музыку пьяной толпы его бы не услышал.
«Он может сделать со мной все, что ему в голову взбредет», – подумал Курт. От страха пересохло в горле, сердце учащенно забилось, и его охватило предательское волнение.
– Я тебя не боюсь, – тихо проговорил он, – ты мне ничего не сделаешь.
– Да? Да?! – прорычал Карофски и вдруг сильно тряхнул Курта. – Тогда какого хрена ты тут делаешь? – по его лицу плясали разноцветные огни от гирлянды, от чего оно казалось еще более жутким и каким-то незнакомым. Глаза налились яростью и болью. – Я только начал жить нормально, после того, как ты ушел… Сначала ты свалил, бросил меня со всем этим дерьмом, а теперь появляешься, как будто ничего не было!
Курт изумленно выдохнул.
– Да что ты несешь, Карофски?! Ты же сам меня вынудил уйти!
– Я не хотел, не хотел, – он снова тряхнул Курта, будто чтобы подтвердить свои слова. – Ты понятия не имеешь, каково мне!
Курт тяжело сглотнул. Вот такого Карофски, захваченного яростью и болью, он почти не боялся.
– Тогда почему вместо того, чтобы сказать, что я тебе нравлюсь, ты так со мной обращался?
– Нравишься? – взревел Карофски, – кто сказал, что ты мне нравишься? Я тебя ненавижу!
По его глазам Курт видел, что это не так.
– Я тебя тоже, – ответил он.
– Убирайся отсюда, Курт, – как-то обреченно сказал Карофски и отпустил его плечи. Курт был уверен, что назавтра там останутся синяки. – Лучше проваливай подальше из этого кабинета и с этой ебаной вечеринки.
– Вот еще! – фыркнул Курт. – У меня больше прав тут находиться, чем у тебя!
Он протиснулся мимо Карофски, но тот повернулся вслед за ним.
– Лучше не провоцируй меня, Хаммел, – пригрозил тот, – ты сам не знаешь, на что нарываешься.
– Я тебя не боюсь! И никуда я не пойду. Сам уходи! – глядя на него, самодовольно сказал Курт, а горло сдавило от страха и непонятно предвкушения. Он знал, что не стоит затевать эту опасную игру, но не мог остановиться.
– Ты просто не представляешь, что я могу с тобой сделать, – пригрозил Карофски, наступая на него.
– Не приближайся ко мне! Стой, где стоишь!
Курт попятился и, стукнувшись ногами о кресло, свалился в него. Затылок ударился о мягкую кожаную спинку. Он поднял глаза и отчаянно посмотрел на приближающегося Карофски. Тот навис над ним громадной темной массой. Курт быстро облизнулся.
– Наверное, ты сам этого хочешь? – спросил Карофски. – Правда, Курт? Специально меня дразнишь?
– О чем ты? – прохрипел Курт.
Карофски наклонился к нему и вдруг схватил запястья Курта, задрал их над головой, прижимая к спинке кресла.
– Ну конечно, хочешь, чтобы я выебал твою маленькую сладкую попку.
Глаза Курта расширились от негодования.
– Да как ты!..
Карофски скрестил его запястья, сжимая их еще сильнее, а потом резко наклонился и прижался твердыми губами к раскрытому рту. Курт попытался увернуться, но его держали очень крепко, властно и жадно целуя. Карофски перекинул бедро через колени Курта, пригвождая его к месту, и того передернуло током от прикосновения большого сильного тела.
«Нет, нет, – в панике думал Курт, – я не хочу, я не могу хотеть этого…»
Вдруг Карофски оторвался от его губ и отпустил запястья Курта, вместо этого обхватив ладонями его лицо.
– Курт, Курт… Что ты со мной делаешь? – с мольбой прошептал Карофски каким-то незнакомым голосом. – Я так по тебе скучал… Если бы ты только знал, я так тебя люблю…
Курт застыл, не успев ничего сказать, как Карофски снова прижался к его губам мокрым быстрым поцелуем, а потом к носу, к щекам, вискам – по всему лицу, куда мог дотянуться.
Курт изогнулся, пытаясь вырваться или нечаянно потереться о тело Карофски, тот уязвлено застонал, и прижался губами к шее, больно втягивая кожу в рот, будто хотел сквозь нее выпить кровь. Курт обхватил его лицо, оттаскивая от себя, и Карофски снова поцеловал его в губы. На этот раз Курт ответил. Он не знал, что это, может, просто устал сопротивляться, может, что-то в голове переклинило – сила этого вожделения сметала его, как ураган клочок бумаги, он был совершенно беспомощен, эта мысль пугала и как-то успокаивала. Карофски провел языком по его верхней губе, забираясь внутрь, и Курт невольно застонал. Он не мог ничего поделать, это насильственное вторжение было приятным.
Карофски отпрянул от него и посмотрел расширенными глазами. Курт тяжело дышал, будто только что пробежал марафон. Глядя на Карофски, он понял, что тот растерян и напуган происходящим не меньше, чем он сам. Этот парень долго строил вокруг себя плотину, которая однажды дала течь там, в раздевалке, но кое-как Карофски сумел ее залатать, и после ухода Курта она держалась, но теперь, когда они снова встретились, все барьеры рухнули, и теперь Карофски не мог остановить это, как не смог бы остановить взбесившуюся стихию. Он не мог контролировать то, что с ним происходит, и это пугало его еще больше, чем Курта. В этот момент Курт почувствовал над ним огромную власть.

– Значит, теперь ты не отрицаешь, что я привлекаю тебя сексуально? – спросил он язвительно.
– Я всегда думаю о тебе, когда дрочу, – с убийственной прямотой заявил Карофски.
Курт не знал, чувствовать себя оскорбленным или польщенным.
Карофски снова его поцеловал – отрывистыми, нежными поцелуями.
– Ты же понимаешь, что я теперь тебя не отпущу? – проговорил он на ухо Курту и лизнул мочку.
Курт громко вдохнул, а потом крепко сжал зубы, чтобы не стонать, когда Карофски начал снова целовать его шею. Нахальная рука заползла под свитер, начала шарить по животу и груди, трогать соски. Курт елозил под ним, сам не зная, пытается высвободиться или прильнуть к его телу. Потом рука исчезла из-под свитера, и он услышал тихий металлический лязг, шорох, и понял, что Карофски расстегивает свои джинсы. Снова его захлестнула паника пополам с диким возбуждением. Он был совершенно беспомощен и ничего не мог сделать против Карофски, который сходил с ума от вожделения. Это простое и бескомпромиссное желание убивало Курта.
Карофски снова начал целовать его в губы, подложив ладонь под затылок, запуская пальцы в волосы.
– Я же говорил тебе уходить, почему ты не ушел? – спросил он отчаянно.
– Что теперь это меняет? – облизывая распухшие губы, спросил Курт. Он подумал, что должно быть сейчас выглядит ужасно, но Карофски смотрел на него с таким восторгом, будто он был самым желанным сокровищем.
– Что же ты делаешь, Курт? – спросил Карофски, и снова начал целовать его, тереться об него, придавливая своей тяжестью, мешая дышать.
Курт хотел спросить: «Что я делаю? А что ТЫ делаешь?». Но не мог… все, что вырывалось из его рта – рваные вздохи и стоны. Возможно, одним из множества вариантов их встречи он представлял и такой, с ужасом и отвращением отмахивался от этих мыслей, прижимая ладони к пылающим щекам, но воображение оказалось бледным подобием реальности. Он чувствовал мокрые нетерпеливые губы Карофски, блуждающие по его лицу, твердый член, упирающийся в бедро, настырные руки, которые возились с его ширинкой. Курт непроизвольно развел ноги. Должно быть в бреду он опустил ладонь, чтобы помочь Карофски расстегнуть свои брюки, а потом тот приспустил его трусы, достал член и несильно сжал. Курт сдавленно охнул, закатил глаза, вжимаясь затылком в спинку кресла. Было тесно и неудобно, они с трудом умещались вдвоем, Карофски почти лежал на нем, тыкался в него своим членом и неистово дрочил, проходясь шершавыми пальцами по нежной коже головки, обхватывал ладонью мошонку и то осторожно сжимал, то снова набирал яростный ритм. И дышал, потел, сопел ему в ухо. Курт ослеп и оглох на эти мгновения, потерял все ориентиры, всякую связь с реальностью. Он не знал, что бывает так, что ощущения могут настолько поглотить тебя, и ты уже не понимаешь, кто ты и с кем ты, не помнишь ни собственного имени, ни того, что должен ненавидеть сейчас того, кто так страстно тебя ласкает, кто заставляет кровь бурлить в жилах. И удовольствие, собираясь где-то в солнечном сплетении, поднимается из глубины тела и мощным взрывом вырывается на поверхность. Без преувеличения это был самый грандиозный оргазм в жизни Курта. На несколько секунд мир превратился в оглушительную пустоту и черноту под веками, расцвеченную яркими красными и желтыми пятнами, которые перемигивались, как гирлянды на елке. Потом где-то за тысячи миль Курт услышал довольный стон. Ощущения начали постепенно возвращаться, и он понял, что тело одеревенело от неудобной позы и от тяжести навалившегося Карофски, бедро было покрыто чем-то липким, и он сморщил нос, осознав, что это. Легкие, почти невесомые поцелуи касались его щеки и уголка рта. Курт открыл глаза и подозрительно посмотрел на Карофски. Елочные огни по-прежнему бросали на его лицо причудливые отсветы и тени, но теперь он не казался таким страшным, в нем появилось что-то мягкое и безобидное. Он робко улыбнулся Курту. Тот пошевелился, пытаясь высвободиться, и Карофски приподнялся, перенося свой вес на широкий подлокотник.
– Прости, я тебя придавил, – смущенно проговорил Карофски.
Курт больно стукнул его по плечу кулаком.
– Придавил? Ах, придавил? Скотина, грязное животное! – распалился он. – Да как ты посмел?! Ты меня изнасиловал! – он задохнулся от негодования.
– Это не изнасилование, раз тебе тоже понравилось, – защищаясь, заявил Карофски.
– Я же сказал «нет»! – возмутился Курт.
– Но ты хотел этого, я знаю.
– Карофски, ты вообще когда-нибудь слушаешь кого-то, кроме себя? Тебе хоть раз приходило в твою тупую голову, что в мире все происходит не так, как ты себе вообра... ммм…
Курт беспомощно замычал, когда Карофски заткнул ему рот поцелуем, требовательным, но негрубым. Он покорно покрыл глаза, позволяя себе расслабиться и ответить на поцелуй.
– Тупой неандерталец, – возмущенно выдохнул он, когда они перестали целоваться. – Не думай, что это искупает все то, что ты сделал!
Для жертвы он выглядел слишком довольным. Карофски радостно улыбнулся.
– Мы можем встретиться как-нибудь еще?
– Что? Да кем ты себя возомнил? – воскликнул Курт. – Даже не думай! Ты и так уже получил больше, чем смел мечтать!
Карофски покорно кивнул, подтверждая, что Курт прав. Он поднял руку и кончиками пальцев начал обрисовывать контуры его виска, щеки, подбородка. На его лице была написана мучительная нежность, и от этого сердце Курта замерло. «Дурак, дурак, не поддавайся этому животному…» – ругал он себя. Курт понятия не имел, как выбраться из этой ситуации, в которую угодил по собственной глупости.
Они снова целовались, когда их отвлек звук открывшейся двери и пьяный смех. Сердце Курта часто заколотилось от страха. Карофски приподнялся, выглядывая из-за спинки, и изумленно выдохнул:
– Вот бля!
Курт, не сдержав любопытства, тоже выглянул из укрытия. В дверях стояли очень пьяные Майк и Сэм – Майк держал в руках бутылку шампанского, на голове у Сэма были надеты оленьи рожки, они висели друг на друге и страстно целовались. Потом оторвались и, посмотрев на две головы, торчащие над спинкой кресла, пьяно рассмеялись.
– Ой, кажется, тут уже занято, – прохихикал Сэм и потерся носом о щеку Майка. – Придется поискать другое место!
– Извините, ребята, не будем вам мешать! – радостно сказал Майк и отсалютовал им бутылкой шампанского.
Они скрылись, с громким стуком закрыв за собой дверь. Ошарашенный Курт повалился в кресло.
– Охуеть! – проговорил Карофски, опускаясь рядом.
Бездумно Курт подвинулся, освобождая ему место, он уже даже не возражал, что Карофски снова почти полностью на него залез.
– Я всегда знал, что Эванс пидорас… Но Ченг… – потрясенно проговорил Карофски.
Курт истерично рассмеялся. Одно радует, кажется, парни даже не поняли, кого именно они увидели.
– А говорят, что гли-клуб превращает парней в геев. Но похоже, все дело в футбольной команде.
Он насмешливо посмотрел на Карофски.
– Заткнись, Хаммел, – процедил тот сквозь зубы.
Курт не сдержался и начал смеяться, все громче и громче, так что уже не мог остановиться, эмоциональное напряжение этого вечера его отпустило, и теперь он чувствовал невероятную легкость. Сначала Карофски смотрел на него, как на больного, а потом тоже захохотал. Они беззаботно смеялись, пока животы не заболели. Потом смех прекратился так же резко, как и начался. Прижавшись щекой к спинке кресла, они просто смотрели друг на друга.
– И что теперь? – нервно облизавшись, спросил Карофски.
– Я не знаю, – Курт пожал плечами и зачем-то потеребил воротничок его футболки, – наверное, все останется по-старому.
Карофски понимающе вздохнул. Он знал, что Курт прав, скоро эта ночь закончится, и они вернутся каждый в свой мир, возможно, до новой встречи, еще более безрассудной или ужасной. Но пока они просто сидели рядом – со спущенными штанами, с подсыхающей на теле спермой, с опухшими от поцелуев губами, растрепанными волосами и румянцем на щеках, и чувствовали уют и безопасность после всего безумия, что они пережили.
Когда Курт поднялся и натянул штаны, Карофски взял его за руку, на этот раз очень бережно, и попросил:
– Побудь еще немного. Мы можем попробовать разжечь камин.
Курт пожал плечами.
– Ладно, только ради бога, надень штаны, – фыркнул он.
Он решил, что на пару часов еще можно продлить эту сумасшедшую ночь, прежде чем вернуться к реальности.